Пару часов назад, в 12:45 пополудни по часам Беверли-Хиллз, старый друг и искуситель моей юности Тимоти Лири сдержал свое обещание "дать смерти лучшее название или умереть творчески". Смиренно, спокойно и бесстрашно он направился в свое последнее путешествие.

За несколько часов до этого, в телефонном звонке язвительному Уильяму С. Берроузу он сказал: надеюсь, что когда-нибудь я стану таким же остроумным, как ты". Он не совершил публичное самоубийство в Интернете, как пугал однажды. Он не дал заморозить свою голову. И не устроил никакого другого спектакля из своей смерти, чего я опасался. Перед концом он окружил себя ангелоподобными двадцатилетними девушками, которые помогали ему путешествовать в Сети, и в их компании мирно отчалил к другим берегам.

Я хотел бы быть с ним в его последний час. Когда я был у него пару недель назад, он сказал: "Когда я буду покидать этот мир, Барлоу, я хочу, чтобы твое лицо было одной из тех последних вещей, которые я буду видеть". Я думаю, это была одна из самых приятных вещей, которые я слышал в своей жизни, и я надеялся осуществить это его пожелание, но смерть в очередной раз доказала нам, что она быстрей, чем кто бы то ни было. Только что раздался телефонный звонок среди этой дождливой вайомингскои ночи, и вот я, раздетый, в темноте, думаю над словами, которыми мог бы проводить его.

Два года назад Синтия и я провели свой последний день вместе в обществе Тимми. Когда на следующий день она умерла, я помню, как поразительно ясным стало для нас странное отношение всей нашей культуры к смерти, как сиротливо и стыдно умирать в Америке, и мы обсуждали, как вытащить смерть из чулана, в который ее прячут. И я сделал это, оплакивая свою жену, и продолжаю оплакивать ее, наверное более публично, чем это принято в культуре, которая кичится своим стремлением завоевать и покорить себе все в этом мире.

Но Тимми разрушил эти баррикады. Он просто умер. И он умер, не притворяясь, что "ему с каждым днем все лучше и он вот-вот поправится", не позволяя себе превратить свою смерть в убогий и отвратительный медицинский эксперимент, без потакания идиотической американской привычке тратить 80% долларов, отпускаемых на медицинское обслуживание, в течение последних шести месяцев жизни.

Он умер без стыда и как всегда наслаждаясь жизнью.

Несколько недель назад насельники коммуны Лири и я взяли напрокат кучу кресел-каталок и отправились на них вместе с ним в House of Blues на Сансет-Стрип. Наверное, в этом месте раньше никогда не видели пятнадцать человек на инвалидных колясках. Мы здорово провели время и, когда ехали обратно, улыбались, думая о том, что участвовали в Последнем Оттяге Тима Лири.

Мы двигались по Сансет-Стрип в западном направлении. Солнце садилось. У розового лимузина, который я взял напрокат, был откинут верх. Две девушки, те, что были веб-подружками Тима, Труди и Камилла, восседали на багажнике, как психоделические королевы на прогулке, и двигались в такт громкой фанк-музыке, которая лилась из приемника. Они обе были прекрасны. Труди выглядела как персонаж из "Нейроманта"[2] а Камилла словно сошла с полотен Боттичелли. Легкий ветерок обвевал наши лица, а свет был того элегического свойства, которое побуждает людей думать иногда, что Лос-Анджелес, в конце концов, не самое худшее место на свете.

Тимми протянул мне распростертую пятерню, и я ответил ему хлопком. "Жизнь прекрасна!" - крикнул он, стараясь перекричать музыку. В тот момент, когда наши ладони встретились, я увидел в зеркале заднего вида, за качающимися торсами девушек, красную мигалку полицейской машины.

Вне всяких сомнений, то поведение, которое представлялось нам совершенно безопасным и комфортным, было, сточки зрения этой культуры, одним из тех опасных безумств, которые могут привести к летальному исходу. Кроме того, я только недавно заплатил огромный штраф за то, что позволил своему другу стоять во время движения, высовываясь через люк в крыше моего автомобиля.

Коп остановил нас перед отелем "Беверли-Хиллз". Он выглядел как вожатый в лагере бойскаутов.

"Офицер, - сказал я, кивая в сторону девушек, по-прежнему восседающих на багажнике, - я знаю, что мы не правы. Но, видите ли, дело в том, что мой друг умирает и мы просто пытаемся его слегка развлечь". Тимми, не говоря ничего, кротко улыбнулся копу и кивнул, когда тот на него посмотрел.

Выглядел он ужасно, но при этом явно был счастлив.

Полицейский взглянул на блаженное выражение лица обтянутого кожей черепа Тимми и потерял свой запал. "Ладно, - сказал он девушкам, - конечно, это все замечательно, но это не значит, что только потому, что он умирает, вы можете так развлекаться. Давайте, залезайте в машину и пристегивайтесь, если хотите ехать дальше". И тут я почувствовал, что смерть словно дохнула на этого парня.

За те тридцать лет, что я знал Тима Лири, я не раз испытывал благодаря ему чудесные и сногсшибательные ощущения. Он был отцом, антиотцом, подельником, и благоговейным поклонником, и служителем всего женственного, что только есть в мире. Мы любили друг друга, и у нас больше общих воспоминаний, чем у меня моих собственных. Но думаю, тот взгляд, которым Тим наградил копа, я не забуду никогда.

Он, как обычно, "сделал властям козью морду", как однажды сказал об этом Олдос Хаксли. Но он сделал это, как всегда, с большим знанием дела. И с любовью.

Америка сподобилась простить Ричарда Никсона, когда он умер. Я надеюсь, что она распространит эту амнистию и на подлинного героя, доктора Тимоти Лири.

1. Джон Перри Барлоу живет на ранчо в Пайндейле, Ваймонт. Он является одним из основателей Electronic Frontiers Foundation (Фонд электронных рубежей) и текстовиком группы Grateful Dead. - Прим. авт.
2. Киберпанковский роман У. Гибсона.